Города

Город – это место, где каждый дом имеет свое имя. Где легко оставаться незамеченным. Где фасады стоят в шеренгу, обязательно вплотную, плечом к плечу, как будто скрывая что-то от прохожих. Это место, по которому приятно ходить пешком и противно ездить на машине. Это место, к которому со всех сторон липнут окраины, пригороды, городские пляжи и кольцевые дороги. Это место, в котором на несколько градусов теплей, чем вокруг. Где деревья научились перерабатывать человеческий смрад в кислород. Из которого каждое утро тянутся машины с мусором. В которое люди приходят, чтобы создавать произведения искусства, или наслаждаться ими. Чтобы обманывать себе подобных, или быть обманутыми. Это место наибольших контрастов. Это место, которое никогда не спит.

Люди создают город, но не могут им как следует управлять, как когда-то Бог не смог контролировать людей. Настоящий город обладает свободой воли, создавая хаос быстрее, чем люди наводят порядок. Диагональю проспекта, кляксой площади, загогулиной переулка, или просто массивным зданием, которое занимает три квартала – он ломает правильную сетку улиц, старательно вычерченную кем-то по линеечке. По своим законам он уничтожает целые кварталы и строит на их месте новые. Или так и оставляет выжженную землю. Он передвигает свой центр. Он воздвигает памятники, мешающие движению. Он издевается над попытками людей остановить время, разрушая здания, засыпая пылью мемориальные доски и затягивая самих людей в свой все убыстряющийся ритм. Он сам останавливает время где хочет.

Город – это место где живут крысы и тараканы. Город тысячами притягивает к себе журналистов, политиков и проституток. Попрошаек, цыганок, хулиганов, алкоголиков, мафиози. И сумасшедших. Настоящий город знает своих сумасшедших, охраняет их и гордится ими. К остальным горожанам он совершенно равнодушен.

Всякий уважающий себя город есть, был или считает себя столицей чего-нибудь. Но настоящий город – это космополит, который не имеет своей национальности и не различает чужой. Ему все равно, что за люди в нем живут, главное, чтоб их было много. Настоящий город не находится в стране. Он сам – страна. Окружающие его городки и деревни чувствуют это, и говорят: Москва – это не Россия. Нью-Йорк – это не Америка. Рим – это не Италия. Рига – это не Латвия.

I. Нью-Йорк

Нищие, неопрятные, очевидно больные люди проходят по улице, улыбаются и поют. Богатые, хорошо одетые, пышущие здоровьем – проходят с хмурыми лицами, иногда через силу улыбаясь друг другу. Группа негров играет на барабанах и пляшет гораздо лучше, чем их соплеменники на MTV. Сто первая машина в пробке гудит на сотую. Водитель сотой – привычно высовывает из окна средний палец, и тут же гудит на девяносто девятую.

В Нью-Йорке даже церкви стоят так, как положено стоять в городе – в шеренгу с другими зданиями. В этом городе есть кварталы с самой высокой в мире концентрацией небоскребов, театров, денег, маек с шутливыми надписями, убийств, ювелирных магазинов, евреев, лимузинов, неоновой рекламы, баров. Здесь находится самый большой в мире магазин и здание, которое навсегда останется самым высоким в мире. Здесь группы японских туристов особенно велики, а продавцы магазинов для туристов особенно жуликоваты. Здесь есть центральный парк, вероятно тоже самый большой в мире, в котором можно быть затоптанным бегущими от инфаркта.

Это идеальное место, чтоб уйти в загул. Расстояние между кабаками в Гринвич-Вилледж равно амплитуде шатания пьяного человека. Очень удобно, чтобы переползать из одного в другой на абсолютно неизвестной тебе улице. Где-нибудь по дороге тебе в открытую предложат купить травку и ты, в первый раз в жизни, не испугаешься и купишь ее. Только ни в коем случае нельзя пускаться в этот загул в одиночку. Спертый воздух очередного кабака в сочетании с выпитым и выкуренным за вечер собьет тебя с ног, и тогда кто-то должен вывести тебя на улицу и посадить в такси.

II. Москва

Московские жулики – лучшие в мире. Обманывая тебя, они обязательно поинтересуются, откуда ты. Это не просто психологический ход. Они коллекционируют места, откуда слетаются глупые провинциалы, чтоб отдать им свои деньги. Они не убегают, а не торопясь уходят с твоими деньгами, оставляя тебя униженным и восхищенным их мастерством.

Всем известно, что московское метро – самое красивое в мире. Менее известен факт, что оно также и самое громкое. И это здорово. Очень весело сидеть вдвоем на скамеечке и орать друг на друга, чтоб никто другой не слышал. Дождавшись особо громкого перегона, можно даже громко крикнуть что-нибудь неприличное. Глубина станций московского метро измеряется в фонарях. Такие круглые лампы на столбиках вдоль эскалатора. Самая глубокая станция – сорок один фонарь. Самые мелкие – на окраинах – три.

Москва поглощает всех. Коренных москвичей почти нет в природе, но за несколько лет самая деревенская лимита становится горожанином, начинает смешно растягивать звук А и гордо называет себя москвичом.

Московская слякоть – это что-то особенное. Такое чувство, что тебе под ноги насыпали опилок, как в цирке, а под ними лежит лента транспортера и тащит тебя назад. Так что зимой по этому городу не очень-то погуляешь. Зато весной по нему можно ходить бесконечно. Собственно, если уж ты идешь пешком, то придется ходить бесконечно, потому что во-он до того здания, совсем рядом, вдруг оказывается километра два, не меньше. Видимо, перспектива в Москве устроена иначе, чем в других городах.

В Москве может случиться все. Однажды на Новом Арбате абсолютно незнакомый человек остановил меня и предложил мне купить вагон водки. Я решил, что столько не выпью, и отказался. Он поблагодарил меня и пошел своей дорогой. В этом городе можно встретить незнакомца, который выставит тебе выпивку, или окажется на мели и попросит выставить тебя, споет тебе под гитару свои песни и расскажет стихи, или выслушает твои, позовет тебя, совершенно незнакомого, к себе в гости, куда ехать час на метро, а потом полчаса на набитом битком автобусе и где в холодильнике ничего нет, кроме начатой бутылки водки, поссорится с тобой из-за какого-то пустяка и тут же начнет слюняво объясняться в дружбе, даст тебе абсолютно безвозмездно и бескорыстно денег на такси, пообещает писать, звонить и приезжать и никогда не напишет. И ты ему тоже не напишешь. Впрочем, не исключено что вместо стихов и песен он просто выставит тебе выпивку, после чего ограбит. Как повезет.

III. Рим

Назвать этот город Римом – это грамматическая, фонетическая, а главное, фактическая ошибка. Тот, кто это сделал, никогда здесь не был. Город этот – женского рода, и имя ему – Рома. Амор, прочитанное справа налева. Это город, в котором бабушки каждое утро тянутся на базар в шубах и на каблуках. В котором женщины с возрастом хорошеют. В котором каждый мужчина постоянно влюблен, но как-то умудряется оставаться неженатым до появления лысины. В котором парочки с одиннадцати до сорока лет от роду сливаются и свиваются в поцелуе – в машине, стоящей на светофоре или на мотороллере, на тротуаре, внезапно остановившись, или на ступеньках метро, в магазине или в Макдональдс, держа в руках каждый по гамбургеру.

Когда на месте Москвы, Нью-Йорка и Риги еще бегали охотники в шкурах, этот город уже был Настоящим Городом, возможно, первым в истории. Когда в других местах воду пили, нагибаясь над рекой, а зверей отпугивали огнем, здесь уже построили крепостную стену и водопровод. Уже тогда этот город имел парламент и бордели, но еще наивно полагал, что между ними есть разница. С тех пор множество других городов были построены по его образцу или сами пытались его скопировать, объявляли себя его наследниками или присваивали себе порядковый номер.

Этот город две тысячи лет пытался себя сожрать, используя старые здания как каменоломни для новых, строя новые поверх старых и просто засыпая старые культурным слоем. Но так и не сожрал. Здесь пятница торчит из под субботы, четверг из под пятницы, среда из под четверга, и похоже, Городу это нравится, он натягивает на себя сверху новые и новые одежки, и вот уже суббота торчит из-под следующего понедельника (в воскресенье здесь не работают). Этот город постоянно идет по тонкой черте между варварским уничтожением старого и его безжизненной музейной консервацией. Здесь строительство любого участка дороги или станции метро начинается с выделения в музее нового зала – под предметы, выкопанные на этом месте. В этом городе черные свастики, красные серпы и молоты, политические лозунги и просто непонятные кляксы граффити ставятся без разбору на поездах метро и на памятниках императорам, на стенах заброшенных складов и на фасадах церквей.

Здесь фасады палаццо серы и неопрятны, зато во двориках прячутся Венеры и Аполлоны, ангелы и страшилища, ажурные колоннады балконов и очаровательные фонтанчики. Или сохнущее на балконе нижнее белье. Здесь двадцать с чем-то церквей Санта-Марии.

Время от покупки новой машины до первого оцарапывания измеряется здесь в минутах. Здесь никто не обращает внимания на помятые бамперы и двери и не бросается немедленно их выпрямлять и закрашивать. Здесь член городской думы ездит на Фиате-126 почтенного двадцатипятилетнего возраста с ободранной краской, а ветхие Фиаты-Чинквеченто оборудованы противоугонным устройством – цепью, которой их приковывают к фонарным столбам. Здесь главное правило дорожного движения звучит – Просунь Нос Первым. Пожалуй, специально для этого города нужно выпускать машины с острым носом.

Здесь каждый отец мечтает, чтоб сын стал футболистом. Если не получится – врачом или адвокатом. Здесь седые мужчины в воскресенье едут в парк, чтоб попинать футбольный мяч об стену, и используют спрятанные от жены заначки не на выпивку, а на игру в тотокальчо – местный спортпрогноз. Здесь в воскресенье с трех до пяти не расстаются с радиоприемником, слушая трансляцию футбольного матча, чтоб не пропустить свой выигрыш в это самое тотокальчо. Здесь парикмахерские вместо снимков холеных красавцев увешаны фотографиями растрепанных футболистов с кривыми улыбками, а парикмахеры (почему именно парикмахеры?) подрабатывают букмекерами.

IV. Вашингтон

Вашингтон – провинциальная столица большой страны, город, в котором сенаторы живут через дорогу от бандитов. Здесь – замечательные и абсолютно бесплатные музеи. Только здесь (ну, может, еще в Петербурге) в музеи ходят не только туристы, но и местные жители. Здесь – огромный псевдоготический (а может, неоготический) собор, похожий на декорацию. Уж очень он чистый. Собор – третий или четвертый в мире по размеру, но американцы не смогли с этим примириться, и считают его самым большим.

В других столицах район вокруг парламента и правительства сух и официален. А здесь на лужайке под огромными правительственными зданиями народ демонстрирует свое единение с правительством и с самим собой, играя в национальную игру бейсбол, поедая национальную еду гамбургеры и попивая национальный напиток кока-колу. За этим наблюдают двое. Из кустов у академии – уютный, обыденный Эйнштейн, сидящий на скамейке. Из монумента своего имени – неприступный, холодный Линкольн, сидящий в кресле.

Здесь в промозглую дождливую субботу в десять утра девушки способны улыбаться небритому субъекту с поломанным зонтом. Здесь дорогу перебегают разноцветные – серые и черные – белки. Здесь таксистами работают образованные пакистанцы, способные поговорить с человеком о религии. Здесь есть стриптиз-бар, в который ходят люди в костюмах и галстуках. Видимо, сублимирующие сенаторы.

V. Флоренция

Этот город даже не потрудился как-то назвать страну, столицей которой он был. Так она и называлась – флорентийские земли. С тех пор каждый городок от Пизы до Орвието похож на Флоренцию своими полосатыми церквями и расширяющимисяеся кверху башнями, но ни один из них – не Флоренция. Правители этой страны не стали называть себя королями и императорами. Им вполне достаточно было княжеского титула – они и без скипетров знали что их страна самая лучшая. Здесь на площади вместо президентов, вождей и военачальников, стоят Давид и Нептун. Здесь не только скульптуры и здания, но и парты, лестницы – всякая ерунда – сделаны рукой Микельанджело. Здесь туристы медленно толпой пробираются по улочкам, а хитрые флорентийцы заманивают их в лавочки и кафе и дерут втридорога. Флоренция того стоит.

Здесь работали Челлини и Леонардо, Макиавелли и Рафаэль. Отсюда родом современные банки и современная политика. Здесь люди впервые объединили искусство с коммерцией и стали его продавать, и создали столько, что теперь в огромном музее картины висят в три ряда. В среднем ряду попадаются Тицианы и Рубенсы. Верхнего ряда почти не видно.

Приезжая сюда с женщинами, вы рискуете, что они застрянут на Старом Мосту, глазея на витрины ювелирных лавок, и вы больше никуда не попадете. Приехав сюда без женщин, вы не увидите их глаза, когда они выходят на Старый Мост. Приезжая сюда весной, вы рискуете быть затоптанным такими же туристами. Приехав зимой – можете продрогнуть до костей. И все равно Флоренция того стоит.

VI. Рига

Имя этого города произносится Риига, с долгим И, из-за бесконечных летних дней и почти таких же длинных зимних вечеров. Из-за долгой осени. Призрак осени висит над городом все лето, пугая холодными дождями и низким небом, сидящим прямо на крышах домов. И всю зиму, превращая снег в кашу раньше, чем он долетает до земли. Только в апреле осень ненадолго отступает. Девушки, измученные тяжелой зимней одеждой, безошибочно узнают этот день, когда сугробы становятся из коричневых черными, а солнце впервые поднимается выше домов, и одевают короткие юбки. Мужчины весь день ходят по улице, глазея вокруг, и ничего не делают. Рижские девушки – особенные. Только они умеют ходить на каблуках по булыжникам Домской площади. Только они в дождь без зонта не выглядят как жалкие промокшие кошки, а наоборот, становятся похожи на русалок, выходящих из теплого моря. Они учатся у своего Города, а может, сами учат его. Этот город, как и его девушки, красив в любую погоду. А что ему остается?

Здесь влюбленные смотрят вверх на фасады домов, сплетясь пальцами. Здесь – семьсот домов в одном стиле, и все разные. Всякий раз, когда мне кажется, что я знаю в этом городе каждый камень, я поднимаю глаза и не сходя с места вижу что-то, раньше невиданное. Львиную морду на фасаде. Окошко в башенке. Флюгер. Орнамент над подворотней. Наличник над окном. Здесь биржи, банки и посольства, обычно холодные и расчетливые, хвастаются друг перед другом своими фасадами. Здесь люди специально идут смотреть на дом, только что сбросивший с себя леса и сверкающий новой краской. Здесь хочется возвращаться с работы домой каждый раз новым маршрутом, даже если он чуть длиннее. Здесь иногда хочется ночью пройти через весь город пешком.

Здесь можно в два часа ночи купить копченую курицу и тут же съесть. Здесь на рынке находится лучший в мире рыбный павильон, и делают самую вкусную ветчину. В этом городе океаны пива сливаются с морями водки. И то и другое закусывают свининой.

Здесь вечные, уже седеющие гитаристы всегда играют блюз. А саксофонист в арке театра – что-то очень печальное. Он стоит там даже зимой, примерзая пальцами к своему инструменту, делая большие перерывы чтоб согреть руки в карманах. Зимой даже лучше – летом суетливая толпа напротив пьет пиво. Он не надеется ничего заработать – у него и шляпы-то нет. Его редко слушает больше одного прохожего или одной парочки, но его слышат все проходящие, и на минуту задумываются о грустном. Человек становится лучше, когда думает о грустном, и этот город помогает грустить. Каждая влюбенность становится здесь безнадежной, а каждая мелодрама – трагедией.