СКАЗАНИЕ О ЧЕТЫРЁХЛАПОЙ КУРЕ
 


Никто уже не помнит наверняка, никто не записывал - потому что, объятые ужасом и эсхатологическими предчуствиями, люди бежали, бросив дома и скарб в домах, бросив всё, что только можно было бросить и что становится неважным, когда речь идёт о смерти, когда даже грудные дети, чувствуя ужас, растекающийся в округе невидимым туманом, даже грудные дети перестают кричать и плакать, понимая своими неразвитыми умами, а может - понимая всем существом, что не стоит привлекать внимания ужасного и чуждого человеческому роду существа, существа, от поступи которого мелко вибрируют витринные стёкла в магазинах, а большие и тёплые родители становятся холодными, съёжившимися человечками, чуть побольше, чем сами эти грудные дети.

Но родители могут защищаться и защищать своих детей. 

Никто не записывал, но эту историю рассказал мне Сэм Шеппард, помню, как он сидел в тростниковом кресле на террасе, раскачиваясь, отталкиваясь своей единственной ногой от деревянного настила. У Сэма лицо было полное, когда он выпивал - а в том вечер мы с ним решили покончить с давно пылившейся у меня в буфете галлонной бутылкой Flamy Water, на овальной желтоватой этикетке которой сидел грустный индеец из племени сиу, над индейцем сгущался дымок, как он сгущался над раскрасневшимся лицом Сэма Шеппарда, когда тот затягивался, смешно причмокивая толстыми губами, баюкая в правой руке старую трубку. Левой рукой Сэм мог бы держать бокал, но вот левой руки у Сэма и не было. 

Я хочу сказать, что он был одноруким. То, что было когда-то левой рукой Сэма Шеппарда, бывшего помощника шерифа из Сакс-вэлли, Огайо, давно вернулось в круговорот дерьма в природе, предварительно ознакомившись с пищеварительной системой той жуткой твари, о которой и рассказывал мне Большой Сэм.

- Сынок, - говорил он, вытирая пальцами усы, - я готов поставить свою последнюю ногу против куска лошадиного дерьма, что тебе в жизни не приходилось испытывать такого страха, который испытали четыре тысячи триста двадцать восемь обитателей Сакс-вэлли 20 октября 98 года. Хочу отметить, сынок, что рассказывать о пережитом смогли только полторы тысячи, потому что пять сотен сошли с ума и могут теперь только пускать пузыри, да ходить под себя, а остальных - точно корова языком слизнула... Да... - тут Сэм замолчал, а потом издал самый странный смешок, который я только слышал в своей жизни (а слышал я их немало, потому что моя бывшая жена обожала смотреть эти дурацкие комедии, где за кадром то и дело смеются какие-то идиоты, ну, вы понимаете, что я имею в виду) и повторил: - Как корова языком... Да только это была не корова, сынок, совсем не корова...

Он замолчал, я воспользовался паузой и сходил в дом за сигаретами - пачка опустела, а нечто, витавшее в воздухе, вызывало желание как следует прочистить мозги дымком.

Когда я вернулся, Сэм выглядел нормально и даже ухмылялся.
- Оно пришло с Севера, что меня совершенно не удивляет - даже если бы с Севера пришла гигантская статуя Линкольна с песьей головой - от янки можно ждать всего. Так вот, оно пришло с Севера и пришло не с добром. Я тогда, как ты знаешь, тянул лямку в конторе шерифа и как раз пил кофе, когда услышал крик - такой крик, ужасный... Я был во Вьетнаме, и, помню, как-то в яму-ловушку, которую проклятые конговцы выкопали за ночь, свалился парень, Джек его звали, Джек из Оклахомы, так вот он так же вопил, нанизанный на колья, которые торчали из его живота. Пока мы решали, что с ним делать, он помер. Вот так орала та женщина. Я буквально выпрыгнул на крыльцо, и увидел - представь себе курицу, огромную как грёбанный слон, с четырьмя лапами, когти как сабли, а клюв... Жёлтый, острый, по краям зазубрины с палец и знаешь, как я увидел эти зазубрины, так понял, что они поострей бритвы. Чёртов "кольт" никак не выходил из кобуры - я его редко вытаскивал - а эта Кура, мать её, с к л е в
а л а эту женщину, понимаешь - раз, и нет верхней половины. И крик прекратился, такая тишина повисла, только слышно было, как она глотает.

Тут я услышал выстрелы, а секундой позже понял, что это я стреляю. Ни одной пули не ушло мимо - да и трудно было бы промахнуться в такую мишень. Она закудахтала, если этот клёкот можно назвать кудахтаньем, и бросилась на меня. Последним выстрелом я выбил ей глаз и тут она меня достала - хватила за ногу, как я смог заползти внутрь, не знаю. Ползу, а она долбит мою ногу.

Сэм махом выпил бокал, я тут же наполнил его. 

- Тут и появился этот парень, Бутч. Пока курица пыталась меня достать, она чуть не до половины втиснулась в контору, своротив косяк. тут Бутч и засадил из своего дробовика ей в филейную часть. Она заверещала, рванулась вперёд - так я лишился руки, сынок... 

А когда я очнулся, лежал я, перебинтованный, до бровей накачанный лекарствами - вокруг полно солдат, а когда вынесли меня к вертолёту, смотрю - вся улица в пятнах крови... 

Как потом мне рассказал Бутч - а лежали мы рядом в госпитале - пока не прибыли солдаты на шестнадцати "Хьюи", эта тварь металась по городу, разрушая дома и всех, кого встречала, клевала. На своих четырёх лапах она была быстрой, как Клинт Иствуд. Но против вертушек она всё ж была слабоватой. Как они вдарили по ней из своих "кукурузин" 50-калибра, так перья от неё полетели. 

- Так откуда же она взялась? - спросил я.
- Никто из наших не знает, сынок. Говорят, что это результат генетических экспериментов. Но кто проводил эксперименты? Да и какая разница сейчас... С тех пор я не могу и смотреть на цыплят-табака.

Мы помолчали. Наконец я спросил:
- Ты сказал, вы лежали с Бутчем рядом. А что было с Бутчем?
Сэм невесело усмехнулся:
- С Бутчем... Эта гадина склевала ему задницу. Вот что было с Бутчем...

Сэм снова выпил, а я смотрел поверх него, и на секунду мне померещилось - огромная голова с псевдомускульным наростом, поразительно умный глаз - единственный, потому что на месте второго была окровавленная дыра...

Померещилось. 



Hoaxer 
 
СКАЗАНИЕ О ЧЕТЫРЁХЛАПОЙ КУРЕ