"Ну, почему всё так плохо???" Человек шел по осеннему парку, взбивая ногами опавшие листья. В голове была только одна мысль: "Ну, почему всё так плохо??? Почему???"
Тоска грызла и грызла, подтачивала изнутри. Казалось весь мир на него ополчился. За что? Он покупал сигареты, продавщица провела пачку над сканнером, и ничего не случилось, она провела ещё раз - результат был такой же, т.е. никакой... Продавщица со вздохом посмотрела на него... Ему почему-то показалась, что она безмоволно его обвиняет в том, что сканнер не может счесть штрих-код с пачки сигарет. "Абсурд... Надо что-то делать, я так сойду с ума..."
И вот он шёл, и в голове была только одна мысль: "Ну, почему всё так плохо???" На работе коллега поинтересовалась, почему у него такой грустный вид, а он сразу же подумал: "А какое твоё собачье дело???" А вслух пробурчал, что он просто не выспался...
Сейчас он понимал, что она искренне ему сочувствовала, но в тот момент, он не хотел никакого сочувствия... Он хотел, чтобы его оставили в покое... Было что-то мазохисткое в этом, страдать самому, и в то же время не подпускать никого к себе, замкнуться в своей скорлупе, и оттуда взирать на этот пошлый мир... Чёрт!
Чёрт... Напиться что ли? Да так, чтобы на утро было так плохо, что уже потом эти проблемы, вроде пошлости окружающего мира, померкли перед проблемой больной головы. Чёрт, но как пить одному? Что-то было в этом такое, неправильное. С его точки зрения, неправильное. Да и один он в этом городе, а ему хотелось к друзьям и родным. Хотя, на самом деле друзей, настоящих друзей, у него не было.
Блин, вот в чём моя проблема, мне нужно с кем-то поговорить, мне нужно, чтобы кто-то оказался со мной рядом, кто-то теплый и живой, мне нужно участие... А вон и бар был рядом...
*********
Когда он проснулся, её уже не было... Как же её звали??? Ми... Ни... Нет, не вспоминить. Он помнил, что говорил ей что-то о том, как ему тоскливо, удивлялся количеству пошлости в этом мире и его несовершенству, а она только гладила его голову и прижимала её к своей груди. Ещё он помнил, что после того как они выпили пол-бутылки водки, и он ей предложил пойти к нему в номер, они договорились, что о сотне... Он вздрогнул - бумажник!
Бумажник был на месте, деньги вроде бы тоже на месте, вроде ничего не пропало. Он пересчитал деньги, не хватало ровно сотни, и ещё между купюрами лежала записка. Он медленно её развернул: "Не грусти, просто помни, что мир внутри тебя..."
Кузнечик
(30 декабря 1999)
За окном шёл снег. Снежинки, такие крупные, кружились и падали... Чуть дальше за окном была дорога, а за ней лес. Всё было белое, белый снег, белые деревья, белая дорога, даже машины на дороге были белые. Вот только на душе не хватало этой снежной белизны.
Почему-то хотелось выйти на улицу, перейти дорогу, зайти в лес, сесть в снег, и стать белым. Говорят, когда замерзаешь, то становится очень тепло, и так приятно заснуть в этом тепле. Но до того, как станет тепло, должно быть холодно, а это-то и не хотелось... Хотелось непонятно чего, просто на душе не хватало снежной белизны... А может просто заснуть и не просыпаться день, два, неделю, месяц... А потом проснуться, и совсем другое настроение, прошлое уже так не тревожит. Хочется сказать, что оно забыто, но забыть его нельзя, просто оно уже не будет тревожить, только легкая грусть, которая так приятно щимет сердце.
И заснуть не получится, вроде пока не изобрели возможность впадать в летаргический сон по желанию, а жаль... Хотя, тогда слишком многие уснут, потому что кажется, что в эту минуту грусть правит миром. И снег...
Закурить что ли? Курить и смотреть, как снег падает, снежинки кружаться. Ветер усиливался, снежинки залетали на балкон и подлетали к окну, кажется, они хотели заглянуть и спросить: "Как ты?" Но ответить им не хватало времени, они сразу же улетали. На самом деле, снежинки правильно поступали, улетая опять в мятежную белизну, зачем им эти проблемы, эта грусть.
Сигарета потухла. Кофе выпито. И музыка закончилась. А грусть осталась. Казалось, грусть - это некто живой... Наверное, это прекрасная девушка, которая приходит тронуть своими пальцами, и улыбнуться, но почему-то от её улыбки хочется плакать. Только слёз нет. А грусть сидит в комнате в кресле и наблюдает. И почему-то не хочется, чтобы она уходила. Грусть, ты так хороша, ты так прекрасна, не уходи, побудь со мной ещё, ты можешь ничего не говорить, просто будь где-то рядом... Побудь со мной сегодня, ведь за окном идёт снег.
Кузнечик
(5 января 2000)
Интересно, откуда берется этот зуд графоманства? Вот живёт человек и вдруг ни с того ни с сего хочет что-то накропать. И вот он тужиться, тужится и рождается что-то. Но перечитав написанное, человек понимает, что всё это жалкие потуги. Всего лишь какой-то лист каких-то убогих слов и мыслей. 2 килобайта убожеста. Человек стирает этот позор, чтобы не прикасаться к клавиатуре месяц-другой.
А потом опять начинает зудить, появляется желание стучать пальцами по клавишам, на границе сознания блуждает мысль: "Щас напишууууу"... Подразумевая что-то нетленное. И пишет, и опять убожество... Потом через полгода, руки сами тянутся к клавиатуре, пальцы дрожат, гениальное произведение высвобожадется из тюрьмы сознания с каждым ударом по клавишам... Перечитав свой опус, человек осознаёт: "Мне писать не дано... Ну, что ж... Доживу и так, не всем же быть писателями, кому-то надо быть читателем..."
Зуд графоманства, периодически пытается вырваться наружу, но успешно загонятся внутрь воспоминаниями собственного стыда от собственных попыток. Несколько лет человек не терзал клавиатуру...
Но что-то видимо зрело, что-то варилось в этой голове, какие-то частички души, сгорая, поддерживали невидимый огонь. Как-то, когда на душе было плохо - семейная жизнь дала основательную терщину - человек посмотрел вокруг себя, взгляд задеражался на чём-то, и через полчаса коротенький рассказ был готов. Вроде бы неплохо. Хорошо графоманам сегодня! Через минуту после того, как герой рассказа прожил кусочек своей вымышленной наполовину жизни, рассказ читали на одном из веб-сайтов...
Самое смешное, что рассказ хвалили... Бог мой, какой бальзам на душу графомана! "Эх, ещё надо написать, а может когда-нибудь, когда наберётся достаточно рассказов, издам книжку..." Но годы одергивания самого себя не прошли даром, вызревший кусочек таланта, не затмил собой придирчевого цензора руссудка... Он написал ещё рассказ, почти на страницу. Один за неделю, ещё через три недели ещё рассказ... Да, книжка так будет писаться десятилетия. И писалось ему, когда на душе было плохо... Что тоже не радовало.
"Ну, ладно,- подумал человек,- не всем быть писателями, зато я знаю, что..." Он не знал что. Он просто сделал шаг к тому, что бы найти мир в своей душе...
Кузнечик
Пятница, 7 января 2000
Говорил же им вчера, идём спать! А они, нет, допить надо, ведь воздух в бутылке водку испортит... А сейчас, поспав всего три часа, надо идти машину греть, ей надо, видите ли, на работу, а сама она боится по снегу машину водить. А на улице, между прочим, -30. Можно подумать, вчера было неизвестно, что утром на работу. Причём ей на работу, я-то до понедельника отдыхаю.
Пока машина греется, стою рядом, курю. В руках держу теплую чашку с кофе. Выхлоп белым туманом поднимается вертикально вверх. Темно вокруг ещё, холодно, в голове вакуум, а животе гвозди. Блин, ну какого мы эту бутылку допивали??? Ну, ничего отвезу её на работу, вернусь домой и спать лягу. Высплюсь, а потом в душ, а потом поем чего-нибудь, и опять на коне.
Кстати, а почему, когда с бодуна едешь на машине, то стекла запотевают??? Вот и сейчас стекла запотевают, и сразу покрываются инеем, едешь как в танке, не видно ни черта. Приходится приоткрывать окно, а за бортом -30! Встречные машины слепят фарами, в животе перекатываются гвозди... Ну, говорил же им, спать надо идти, слушайте умных людей, а нет, допить им надо было. А с другой стороны, зачем я-то сидел? Мог и сам спать пойти.
Она сказала, пошла я мучится, и побрела по снегу к входу в здание, где считалось, что она очень хороший работник. А мне бы ещё за сигаретами заехать, всё равно по пути домой. Глянул на себя в зеркало заднего вида, даже удивительно, вполне приличная рожа, даже и незаметно, что пил вчера, вот только глаза красные, да и перегар похоже приличный. Ничего, на продавщицу буду стараться не дышать... Машина натужно урчит, въезжая в горку, звук двигателя отдаётся так, как будто отбойный молоток приставили к голове, даже вакуум куда-то пропал... Только кажется, что что-то там плещется, наверное, мозги, разжиженные водкой.
Ну, вот я дома... Сейчас выкурю ещё сигарету, и спать. Да, а действительно, чего же я сидел вчера и допивал вместе с ними??? А вообще-то, если честно, я хотел напиться — мало веселья, когда семейная жизнь идёт наперекосяк, да и оставлять их одних не хотелось, хотя, я понимаю, что они всё равно найдут, как уединиться когда им надо. Теперь главное с тоски не спиться. Ведь уже нету любви, осталось привычка... Хотя... Да, нет... А может... А может, эта привычка и есть любовь??? Ведь мне нравится, как она улыбается, ведь я люблю эти глаза, и во мне всегда что-то переворачивается, когда слезинка начинает искриться в этих глазах...
Нет, главное не спиться, жизнь ведь не кончается, и в другом городе есть женщина, которая мне нравится, хотя, она об этом ещё не знает. И с работой дела стали налаживаться, да и вообще я хочу детей. А детям не нужен папаша-алкоголик... Всё-таки у меня есть будущее, и надо сделать всё, чтобы оно у меня было... А ещё... А ещё я хочу спать... Приди ко мне, сон, и сделай меня другим, забывшим тоску...
Кузнечик
(14 января 2000)
Старая и запылённая машина ехала по пустынному шоссе. В машине сидели два человека. Они ехали уже давно. И ехали они, в общем-то, молча, только изредка начинали разговор. Всё уже было сказано, впрочем, всё было сказано ещё до того, как они собрались в путь. Но они всё равно пытались разговаривать, наверное, по привычке.
– Ты знаешь, где-то миль через
пятьсот-шестьсот надо масло менять,
– говорил он, посмотрев на одометр.
– А у меня ноготь сломался, когда я
доставала сумку из багажника на той
заправке, – отвечала она,
разглядывая свои руки.
Через пятнадцать минут и двадцать
миль, она говорила:
– Я хочу галет, они в какой сумке?
– Да, масло менять будем, надо
попросить их ещё радиатор
проверить, не течет ли, а то
двигатель что-то греется, – говорил
он…
Ещё через сорок миль и тридцать
минут он обращался к ней:
– Ты посмотри, какая красота! Боже,
какая я люблю смотреть на горы, я
всю жизнь мечтал забраться на
вершину и увидеть закат…
А она отвечала:
– А у меня от высоты всегда голова
кружится, как я не любила ту нашу
квартирку, на двенадцатом этаже.
Неожиданно машина потеряла управление и съехала в кювет. Хорошо, кювет был пологий и широкий, машина просто уселась на оба бампера. Всё произошло так быстро, что они даже не успели испугаться… Он вышел, она только сейчас испугалась того, что они могли бы разбиться, и осталась сидеть, переживая не случившееся. Оказалось, лопнула шина.
Он достал, домкрат, запаску, и стал
менять колесо. Она сидела и
смотрела, как он трудится. Она
сказала:
– Ну что ты так долго? Давай я тебе
помогу…
Помощи от неё, кончено, было немного, точнее не было совсем… Она просто подавала ему ключи и гайки, когда он просил, хотя, он и сам прекрасно мог бы до них дотянуться… Но при этом они оба чувствовали, что трудятся вместе, как одна команда. Через тридцать минут они закончили. Конечно, время не рекордное, но он почти никогда не менял колёса сам, обычно он ездил к механику, а она вообще никогда брала домкрат в руки.
Теперь надо было выезжать из кювета. Но задние, ведущие, колёса были слишком высоко, и почти не цепляли землю. Надо было как-то развернуть машину. Они посмотрели друг на друга и поняли, что сил сдвинуть машину у них не хватит. Она достала термос и бутерброды. Потом они выкурили по сигарете. За то время, что прошло после аварии, они сказали друг другу только три или четыре фразы… Но и им не надо было много слов, они уже давно понимали друг друга с полуслова… С полувзгляда…
Он посмотрел на домкрат, на машину, задумался, потом поставил его точно по центру под задним мостом и поднял машину. Они вдвоём стали сбоку и толкнули машину так, что она упала с домкрата и слегка съехала в сторону… Они повторили эту процедуру ещё пару раз. Теперь одно колесо более-менее цепляло… Со скрипом и пылью, он умудрился выехать на шоссе. Всё это время, пока они сидели в кювете, шоссе оставалось пустынным… Радостные, что их команда смогла выбраться из этой передряги самостоятельно и без потерь, они поехали дальше…
Их машина, как и раньше, проглатывала мили, они молчали, он смотрел на дорогу, она смотрела в окно, изредка поглядывая на него. Они молчали, даже и не пыталась заговорить, но на их лицах блуждала улыбка…
Кузнечик
(15 февраля 2000)
Иногда бывают такие вечера, что кажется, этот мир ну просто самый совершенный. Что я живу в самом лучшем из миров. Вот сегодня у меня как раз такое чувство… Наконец-то на работе мы закончили срочный заказ, больше нет этой гонки, сверхурочных., можно уйти домой пораньше. Пройтись пешком через парк, подышать вечерним воздухом… А потом неторопливо, помахивая портфелем, шагать домой по вечерним улицам, когда дневная суета уже спала, а ночная жизнь города ещё не началась.
Как это здорово приходить домой, когда жена ещё не спит, дети ещё не закончили домашнее задание, и ещё не посмотрели телевизор, и можно будет посадить их на колени и спросить, что было нового в школе, да просто поинтересоваться жизнью. А потом, когда дети уснут, мы выключим большой свет, и в полумраке будем разговаривать… Мне так в последнее время не хватает разговоров с любимой. А потом мы уйдём в спальню…
А пока я поужинал, и сижу в своём любимом кресле. Наши обормоты делают уроки, жена моет посуду, и у меня есть немного времени, чтобы насладится просто тишиной и уютом родного дома. На коленях у меня лежит книжка, давно уже хочется перечитать кое-что из давно читаного… Но я не читаю, мне просто хорошо, сейчас посижу ещё пару минут…
Отрылась дверь, и зашёл Витус. Так
мы зовём Виталика, он мечтает стать
капитаном и открывать новые земли.
Витус медленно подошёл ко мне. Я
потрепал его буйную шевелюру,
стричь уж пора, и спросил:
– Сделал уроки, и готов
прокладывать курс на Антарктиду?
Он поднял на меня смущённые глаза и
сказал:
– Я был сегодня в твоём кабинете, и…
И… И… И случайно сломал
прадедушкины часы… Папа, прости
меня, я нечаянно…
У меня что-то внутри оборвалось.
Вечер как-то сразу превратился в
обычное окончание серого дня из
череды таких же серых дней. Мир
опять стал несовершенным, и внутри
тоже как-то потемнело… Это
единственная память о деде, ему
часы достались от его отца, я с
трудом нашёл мастера, который их
смог отремонтировать. И Витус знал,
как они мне дороги… Что-то застило
мне взгляд, рука сама поднялась,
чтобы отвесить Витусу подзатыльник...
– Папа, ты сам говорил, что повинную
голову не секут…
Я замер, и мне вдруг вспомнилось…
…мне тогда было семь лет, почти
как Витусу сейчас… Я помню, мы
тогда были в школе довольно долго, к
готовились к какому-то мероприятию,
сценку какую-то репетировали. Домой
шли, уже стемнело. Ребята рванули на
горку, и я с ними, хотя, мне было
велено сразу домой идти… Домой я
возвращался растрёпанный и весёлый.
Мама открыла мне дверь и спросила:
– Где ты был? Я только что звонила
Сёмкину, он уже давно дома…
Чувствовалось, что она явно не в
духе, у них с отцом тогда были
тяжёлые отношения… Мне захотелось
соврать, что мы остались доиграть
сценку, но почему-то я сказал правду,
и сразу получил подзатыльник… А
потом ещё один… Я заплакал от обиды,
мне было не больно, просто обидно:
– За что??? Ты же сама говорила,
всегда надо правду говорить, и что
за правду не наказывают…
Но она уже ушла на кухню…
…я всё так же стоял с поднятой рукой и смотрел в глаза, полные раскаяния…
Кузнечик
(15 февраля 2000)
Сергей разделся и лёг. Взял книгу с прикроватной тумбочки и стал читать… Он не мог заснуть без книги, точнее, мог, но это было как-то неправильно. Как если бы начинать обед со сладкого. Время уже было заполночь, и хотя, завтра воскресенье, нужно было всё-таки не зачитываться… Друг обещал помочь подремонтировать машину, и просил приехать пораньше. Спать совершенно не хотелось, прошлую ночь Сергей лёг довольно поздно, а правильнее сказать, очень поздно, было что-то около четырёх утра. Обычно на следующий вечер Сергей не мог уснуть, если предыдущую ночь сидел допоздна, организм как бы запоминал время, и отказывался засыпать раньше… Вот так и сегодня, спать не хотелось, хотя усталость чувствовалась во всём теле…
Наверное, лучше почитать что-нибудь другое, Сергей взял журнал, выбрал статью, которая была, в общем-то, на интересную тему, но написана таким языком, что по снотворной силе проигрывала только бородатому классику с его «Капиталом». Через полчаса чтения этой статьи Сергей решил, хватит насилия над организмом читать эту скукотень, лучше честно попробовать уснуть…
Сон не приходил. Сергей попробовал применить технику, которой он пользовался, когда был подростком, и он начал представлять себе как он разговаривает с коллегой по работе, была одна проблемка, которую они никак не могли решить, и Сергей возвращался к ней мыслями в свободное время. Конечно, когда он был подростком, Сергей думал не о каких-то проблемах на работе, а о девчонках, точнее об одной девчонке из параллельного класса. Он представлял себе, как они гуляли по берегу моря, взявшись за руки, и он рассказывал ей что-то интересное, что конкретно, он никогда не знал, но это что-то было определенно интересное… Потом они садились на теплый камень, и любовались закатом… Сергей, глядя на красное солнце, говорил: «Солнце красно к вечеру, моряку боятся нечего…» Девочка улыбалась этой поговорке, тогда Сергей брал её за руку, набирал полную грудь воздуха, закрывал глаза и… И когда он опять открывал глаза, уже было утро…
Сергей открыл глаза, но боялся повернуться, потому что ни хотел спугнуть теплые и ласковые руки бывшей жены… Это было странно, что это его бывшая жена тут делает, в его постели, но почему-то не вызывало удивления… А повернуться так хотелось, ещё очень хотелось пить, он уже представлял, как она ему скажет: «Ну, куда ж ты?» Тут Сергей подумал, что это скорее всего сон. Да, точно, это сон… Когда он засыпал, её тут не было и быть не могло… Боже, но как же странно, глаза открыты, а я продолжаю видеть сон, и не только видеть, но и ощущать… Хотелось пить, хотелось сдвинуться, всё тело затекло, но так не хотелось обрывать ощущение этих теплых рук… Боже, когда же я уже это всё забуду?..
Сергей с усилием встал и, шатаясь, побрёл на кухню…
Кузнечик
(15 февраля 2000)