¤в славном городе Нью-Йорке жила (и о сю пору живет) моя подруга Ленка, с которой мы очень хотели встретиться. Она собиралась приехатъ ко мне в Атланту, но потом что-то у нее случилось, и поездка сорвалась. Она предложила, чтобы наоборот, я приехала в Нью-Йорк, и улетала в Москву прямо от нее. Но с моей зарплатой в 20 долларов я себе такой роскоши позволить не могла. Собственно, об этом никто и не думал - в те времена за советских гостей местные хозяева автоматически платили везде. Это было само собой разумеющимся. Так что Ленка сразу сказала, что она, естественно, заплатит за билет, и что все равно она собиралась платить за свой билет и за гостиницу, и что так, без гостиницы, ей даже лучше. Это было логично, но меня вдруг заела гордость, которая у советских собственная. Я уперлась, и мы часами разговаривали по телефону, убеждая друг друга не пойми в чем. В результате я согласилась, но с условием, что она постарается найти мне в Нью Йорке работу, чтобы я смогла отдать ей деньги. Наверно, сопротивление было таким мощным, что попытки найти работу были честно предприняты. Мы расклеили объявления, что некая Scandy страшно желает помыть чью-нибудь квартиру или понянькать чьего-нибудь ребенка, но, кроме 2 кретинов, которые позвонили в 3 часа ночи и потребовали помыть их или хотя бы выпить с ними, никто не откликнулся. Я скандалила, и Ленка в конце концов сказала, что она, конечно, может попросить всех своих знакомых, чтобы я им помыла что-нибудь и заплатить им, чтобы они заплатили мне, чтобы я заплатила ей, но лучше бы я уже успокоилась. Тут я догадалась, что создаю только лишние проблемы, и заткнулась.
И мы мирно жили еще пару дней. В свободное время я развлекалась игрой на кейборде. Они его (ее?) только что купили невесть зачем, потому что ни Ленка, ни муж ея играть не умели, а я ловила страшный кайф. Как я теперь понимаю, штука была отнюдь не продвинутая. Единственное, что она умела - это не вполне правдоподобно имитировать разные инструменты и отбивать штук 40 ритмов. Но поскольку это был первый встреченный мной прибор из этой серии, то я радовалась ужасно.
И вот как-то раз едем мы с Ленкой в метро, где-то в нижнем Манхеттене, на каждой станции до черта музыкантов, и я совершенно уже в шутку сказала а вот еще один
способ заработать! А Ленка вдруг воодушевилась и спрашивает неужели не слабо? И я поняла, что после всех истерик, которые я ей закатила по поводу собственной
безработицы, выбора у меня, можно сказать, нет.
И начались приготовления. Во-первых, репертуар. Про классику я велела Ленке забыть: с тех пор, как я кончила музыкалку, я нот в руки не брала. Вот сбацать популярную песенку сналету это я пожалуйста. Еще в пионерлагере этим пользовалась: пока соотряднички столовку мыли, я им на расстроенном пианино прочувственно играла генералов песчаных карьеров. И, что меня всегда удивляло, все были довольны таким раскладом. Так что остановились мы на песенках. Дело было в конце ноября, и рождество уже раскручивалось вовсю. Поэтому у Ленки была идея использовать эти неизменные рождественские песни. Но это нонче каждый ребенок в России знает мотивчик Jingle Bells, но в те дикие времена я с этим кристмасовским искусством знакома не была, а Ленкино смущенное мурлыкание не давало достаточно информации для воспроизведения оригинала. Тогда решили играть с детства знакомое и родное. Навспоминали тангов, сколько могли: Утомленноe солнцe, Отчего, ты спросишь, Брызги шампанского, В бананово-лимонном Сингапуре и т.д. Куски, которые я не помнила, мне пел по телефону Ленкин брат, который консерваториев как раз кончал и петь не боялся. А в Кумпарсите, где ни я, ни Ленкин братец упорно не могли вспомнить одно место, Ленка, дабы напомнить, описывала а тут Пахомова спиной к Горшкову и вот так ногой делает. Таки вспомнилось. Кроме того, учитывая особенности заселения Ленкиного района, в список добавили Бессамо Мучо и Ламбаду, а для услаждения слуха учеников соседней ешивы припомнили Золотой Иерусалим, Хаву Нагилу и еще несколько ивритских песен. Ну и разухабисто-ностальгического добавили для русскоговорящей публики: Дорогой длинною, Конфетки-бараночки и еще что-то залихватское. Записали список на бумажку и на сем вопрос с репертуаром закрыли. И перешли к техническим вопросам. Сначала купили батареек для кейборда (как я узнала позже, Ленкин муж, с превеликим подозрением отнесшийся к нашей затее, сказал ей в тот день, что он будет крайне surprised, если хотя бы батарейки окупятся). Проверили доску на полную мощность. Орала она чудесно, аж уши закладывало. Следующая проблема была в том, что у Ленки не было ног для кейборда. Тут нас спасла Ленкина мама, отдолжив нам свою гладильную доску. Дальше Ленка сказала, что надо создать образ, при этом мой привычный джинсовый она отвергла на корню. Я была обряжена в юбку до пят и длинный свитер, перепоясянный широким поясом. Ленка сказала, что так я буду выглядеть как студенка консерватории. Пришлось соглашаться. Кроме того она мне велела улыбаться и благодарить кидающих деньги, а не стоять как истукан, которому все равно. (Тут я подумала, что не уверена, что эта проблема встанет вообще, но промолчала). И последнее Ленка нашла коробку, куда слушатели в случае успеха будут кидать деньги, и проинструктировала, что мелочь пусть себе лежит на виду, а если кто вдруг бумажку кинет то ее забирать, потому что в Нью-Йоркском метро рот не разевай. К этому пункту я тоже серьезно не отнеслась, ибо представить себе, что человек может по доброй воле за какую-то песенку расстаться с целым долларом, я по бедности своей не могла.
Далее мы совершили пробную вылазку в будний день, днем, на ближайшую станцию метро. Тряслась я дико, уж на что я в музыкалке концертов боялась, но такого мандража со мной и тогда не было. Руки дрожали так, что я все время мазала мимо клавиш, а поскольку машинка была из простых, и на силу нажатия чихала, то мимолетом зацепленные клавиши грохотали во всю мощь, и какофония выходила жуткая. Тем не менее, какая-то мама дала ребенку квотер, каковой и стал моим первым заработком. Народу было мало, поезда ходили редко, мы постояли примерно полчаса и пошли домой. Ленка сказала, что идти надо утром, когда люди едут на работу. В даунтаун решили не ездить, там и без меня много паслось, а Upper Manhattаn был не сильно засижен музыкантами.
Следующим утром в 7.00 я пришла на станцию (Ленка помогла мне донести все громоздкое хозяйство (доска гладильная, доска игральная и коробка для предполагаемых денег), выдала последнюю инструкцию: если что, хватай keyboard и беги без оглядки, и ушла - ей надо было делать срочную работу). Народу было в самом деле полно, и на глазах у всех расставлять посередь платформы гладильную доску у меня пороху не хватило. Я дождалась поездаъ, платформа опустела, и я кое-как установила свое хозяйство. И начала жарить прямо по списку. Страшно было так, что я почти ничего не помню про этот первый день. Помню только, что что-то кидали, я молчала и деревянно улыбалась, потому что thanks у меня не выговаривался - горло пересохло. В какой-то момент появились и зеленые бумажки в коробке. Когда поезд ушел, я, помня Ленкины наказы, их выгребла, и, не обнаружив в своем консерваторском наряде никаких карманов, по-деревенски сунула их за пазуху. Дальше снова появились пассажиры, я грянула Тум-Балалайку, потом про шар голубой и т.д. по списку, потом приходит поезд, я всем киваю, как китайский болванчик, они кидают, я забираю, и так по кругу. Часам к 10 народ иссяк. Я была полумертвая, повторенные раз по 50 песни гудели у меня в башке, руки были деревянные, и замерзла я как цуцик. Кое-как сгребла свое неподъемное хозяйство в огромную сумку-мешок, и еле доплелась до дому. Ленка кинулась ну как? Я честно сказала не знаю, дай раздеться. Сняла пояс, и из-под свитера посыпались деньги. Такой вполне себе листопад. Надо сказать, я сама прифигела. А уж Ленка так просто глазам не поверила. Бумажками оказалось 33 доллара, еще 16 мелочью и токенами. Эффект был потрясающий. Все знакомые, помогавшие нам вспоминать песни и т.д., были оповещены о гранциозном успехе, и многие говорили, что не понимают, какого черта они прозябают в своих конторах, раз их тоже в детстве музыкой мучили. (Тут надо заметить, что успеха первого дня мне повторить более не удалось. )
И тут понеслось. В 6 я вставала, в полусне одевалась, сгребала в мешок кейборд с гладильной доской и плелась в метро. Толстая негритянка на входе меня уже узнавала и пропускала без токена. Не знаю, за что. Страх скоро прошел, я начала различать лица, научилась непринужденно спасибать и улыбаться. А потом и мерзковатая прагматичность проступила. Если я видела, что на станцию входят хасиды (а их по шляпам издалека было видно), то играла что-нибудь еврейское, латинам Бессаме Мучо хорошо шел, неожиданным международным успехом пользовались конфетки-бараночки и иже с ними. Вообще, лихие разухабистые песенки шли на ура. А всякие El Condor Pasa пришлось выкинуть - не пользовалось успехом. Пару раз меня метрошная полиция (или кто там в метро) гоняла. Первый раз я таки струхнула. Вокруг меня была толпа, и я чувствовала, что двое стоят где-то сбоку и сзади, с двух сторон. Поезд подошел, платформа моментально опустела, а они остались. Я, чувствуя как мурашки ползут по спине, - чай, страсти про Нью-Йоркскую подземку все слышали, - доиграла песенку, выключила кейборд, и только тут они подошли. Показали удостоверения, и сказали, что музыка им очень понравилась, но к сожалению играть в метро запрещено, так что они просят меня этого впредь не делать. Я была потрясена вежливостью и предупредительностью: они дождались пока все кинут деньги и уедут, и только потом попросили меня сматывать удочки. Я не спорила, поехала на соседнюю станцию.
Что еще рассказать? Заработок колебался от 35 до 45 долларов за утро, уставала я, как собака, приходя домой, замертво валилась спать, а Ленка, как фирменный бухгалтер, считала выручку, заворачивала мелочь в специальные бумажки, дабы менять ее в банке, и по попробуждении уже ближе к вечеру я получала полный финансовый отчет. Потом мы шли гулять, есть суши, трепаться и все такое, ложились ближе к трем, а в шесть у меня уже звонил будильник.
„ явились знакомые: один мужик вечно подбрасывал мне на бегу то конфеты, то яблоки, один милый одинокий старикан предлагал приходить к нему заниматься,
потому что у него дома большой концертный рояль, а жена, пианистка, умерла несколько лет назад, и теперь никто не играет.
Одна японка захотела записать эти песни и использовать в своем уже-не-помню-каком бизнесе. Дизайнер она была какой-то. Пришлось записать ей кассету,
на что я угробила целый вечер - слишком ответственно к делу подошла.
Ну и это поймут только те, кто был в заграницах в эти начальные девяностые годы, когда уже ни хрена не меняли по неправдоподобному советскому курсу,
а зарплаты колебались от 15 до 50 долларов. Это необыкновенное чувство, что я все могу сама: сама за себя платить, сама ездить, куда хочу, покупать, что хочу, пить кофе, когда замерзла, принести в гости какую-нибудь вкусность или цветы, и вообще чувствовать себя почти нормальным человеком.
Пожалуй, надо еще добавить, дабы Ленка не выглядела черным эксплуататором, что я имела большие проблемы с отдачей ей денег при отъезде, и с большим трудом настояла на половине задолженной суммы. Так что вдохновилась она этой идеей только из любви к искусству, а не корысти ради. Она же мне на память отдала весь концертный костюм. Юбка до сих пор со мной.
И еще: в последний мой рабочий день кидали мне совсем вяло, наверно, я уже примелькалась, да и мне надоело все до чертиков. Так что я собрала монатки раньше обычного и смоталась. Дома при сортировке урожая среди бумажек обнаружилась купюра в 20 долларов. Ленка уверяла, что это кто-то по ошибке бросил и теперь страшно жалеет. Скорее всего, она была права. Но а вдруг это волшебная сила искусства?