Была глубокая летняя ночь. Я медленно ехал по лабиринту узких городских улиц, лавируя между стоящими по бокам машинами. Свет фар выхватывал из темноты то длинные глухие заборы, то маленькие, но аккуратные домики с небольшими садиками, то чуть облезлые кирпичные стены каких-то складов и мастерских. Нагретый за день асфальт не успел еще полностью остыть, поэтому ночная прохлада еще не проникла сюда. В теплом воздухе разливались ароматы цветов, смешанные с запахом помойки. Кроме урчания моего мотора, ничего не нарушало тишину. Город спал.
Город, думал я, находится именно здесь, а не там, где небоскребы и стеклянные витрины. То - фасад, блестящая вывеска, а настоящий город - здесь, куда не возят туристов, куда, проведя день среди тех небоскребов, возвращаются вечером усталые люди. Здесь, среди этих пыльных узких улиц, они рождаются, женятся, умирают, и если где-то можно понять их душу, то только здесь.
Сколько раз я уже бывал здесь, знаю эти улочки почти наизусть, но все равно город здесь кажется таинственным и слегка страшным. Кажется, что он скрывает какую-то очень важную тайну. Как будто эти камни знают, для чего мы живем.
Я выехал из лабиринта на главную улицу. Она так называется - главная, она чуть пошире, и на ней есть светофоры. Еще она отличается своей двухэтажностью. Нет, оказывается, город не спит, или спит не весь. Изредка попадается встречная машина. Кое-где еще открыты бары, и слышится тихая музыка и постукивание бильярдных киев. Пара мужчин неопределенного возраста сидят прямо на асфальте, свесив ноги в канаву, и не спеша разговаривают, изредка отхлебывая из пивных бутылок. Две угрюмых проститутки на углу. Собака перебегает дорогу, черт бы ее побрал, чуть не задавил ведь.
Я выехал на большую дорогу, что идет вдоль реки, и мне в глаза ударил сильный сноп света. Я подъехал поближе. Я увидел залитый светом стадион, там были люди, много людей. Гремела музыка, чей-то голос что-то объявлял в микрофон. Вокруг стояло множество машин, и все время подъезжали новые. Я остановил машину и подошел к ограде стадиона. Люди внутри казались веселыми и счастливыми, и казалось, они знали, зачем они там. Я долго стоял у ограды, обдуваемый прохладным ветерком с реки, и смотрел внутрь. На минуту возникло ощущуние, что случилась инверсия пространства, что это я внутри, в тюрьме, и смотрю сквозь сетку на волю, туда, где происходит настоящая жизнь. И эта жизнь проходит, пролетает мимо меня, как проносится сверкающий огнями поезд мимо затерянного в степи полустанка. Мимо меня шли веселые люди, они шли туда - туда, где жизнь, веселье и радость. И я мог пойти туда, вот они, ворота, но не знал, зачем. Это они знали, зачем они там, а я не знал. Я и зачем я здесь, не знал тоже. Зато знал, что, если я окажусь там, то быстро захочу оказаться здесь, потому что инверсия пространства пропадет, и я снова окажусь внутри.
Постояв так минут десять, я вернулся в машину и выехал на ярко освещенное шоссе, оно вскоре пошло по высокой эстакаде, откуда открывался удивительный вид на весь город. Море огней, разноцветных и мерцающих, трудно описать словами. На ум приходят банальные сравнения вроде бриллиантовой диадемы, но я никогда ее не видел, к тому же и не помню, что такое диадема. Еще вспоминается фраза "Город стреляет в ночь дробью огней" - полная ерунда, никто никуда не стреляет, ведь ночь и город - друзья, даже, скорее, любовники, не зря город удивительно красив именно ночью.
Я выехал из города, огни кончились. Впереди лежало пустое темное, прямое, как стрела, шоссе. Нога уютно устроилась на педали газа, стрелка привычно замерла около числа 140. Мотор ревел, свежий прохладный ветер дул в открытое окно, пахло пряными степными травами. Сквозь рваные облака показалась полная луна, осветив вершины гор. Через верхнюю, затемненную часть ветрового стекла луна выглядела ярко-голубой, как далекая и невидимая здесь звезда Вега, отчего становилась еще загадочнее, чем обычно. Кто из нас, интересно, в тюрьме? У меня есть шоссе, ветер и таинственные вершины гор в лунном свете, а у них? Пятачок стадиона, пьяные рожи, музыка в стиле "паровой молот на пенсии"... И эти люди там, в толпе - бесконечно одиноки, гораздо более одиноки, чем я здесь...
Вот и огни моего городка. Они другие, домашние и уютные. Такими, наверное, были огоньки придорожных трактиров двести лет назад. И усталый путник, завидя их, подстегивал лошадь, чтобы побыстрее добраться до ночлега.
Поставив машину во дворе, я вышел на улицу и прошелся по кирпичному тротуару. Журчала по камням речка, ветер мягко шелестел листвой старого дуба, уличный фонарь разместился между его ветвей и подмигивал оттуда. Небо очистилось, и на нем по-прежнему царила луна, теперь ярко-белая, огромная, она усмехалась своей перевернутой физиономией. Горы вокруг казались добрыми и мудрыми, их вершины светились мягким молочным светом, как будто исходящим от них самих. Луна затмевала большинство звезд, но был хорошо виден Млечный путь, и Южный Крест блестел во всем своем великолепии, как диковинный цветок. Порыв ветра принес сильный аромат, больше всего похожий на запах немытых ног, но не раздражающий, а кружащий голову - это цветет молочное дерево. Громко стрекотали цикады, и щебетали какие-то невидимые птицы. А хорошо, что я не пошел на тот стадион.
Побродив так по улицам, я пошел спать. Ведь завтра на работу - вот где, наверное, происходит настоящая жизнь.
Африканец